Сфинксам полагается иметь свои загадки. Есть она и у наших сфинксов из древних Фив.

Каждый из вас легко прочтет надпись на гранитных цоколях: «Сфинксы из древних Фив в Египте. Привезены в град святого Петра в 1834 году». Она сделана русскими буквами.

Но на груди сфинкса и вдоль всего подножия видны многочисленные причудливые фигурки — письменные знаки египтян — иероглифы. Надписи, сделанные 3300 лет назад, отлично сохранились, поврежден лишь небольшой кусок у хвоста одного из сфинксов. Мы с вами прочитать их, конечно, не можем, но наши ученые-египтологи сумели разобраться в этих фигурках; они прочли и перевели надписи.

Вот что означают эти письмена.

Это так называемая «титулатура», перечисление званий царя.

Далее следует перечень царских добродетелей и подвигов.

Между львиными лапами чудовища начертано и само имя фараона.

Вот вам и «загадка сфинкса». Каким образом мог самый мирный из всех фараонов оказаться «могучим тельцом, покорителем девяти луков», то есть девяти стран? Как мог он совершать военные подвиги, когда просто-напросто никогда не воевал?

Дело в том, что надпись сочиняли и выбивали на камне еще при жизни фараона, — может, сам он и сочинил ее.

Таким образом, это просто похвальба. Но надо отдать справедливость древнему владыке: он сумел похвастаться, если его каменное хвастовства спустя тысячелетия еще отражается на другом конце мира, в водах реки, о которой он даже не слышал.

Эти подлинно египетские сфинксы, конечно, самые интересные из всех. Но одно время в XIX веке существовала мода на древности и на причудливый восточный стиль. Вот эта мода наводнила наш город многочисленными подражаниями настоящим сфинксам. Некоторые из них мы видим довольно часто, другие же притаились в городских закоулках, их не всегда и найдешь.

Наиболее, пожалуй, известны отлитые из металла сфинксы Египетского моста на Фонтанке. Они довольно красивы, хотя и не очень похожи на египетские образцы.

Если вы зайдете в районе технологического института во двор дома 3–5 по Можайской улице, то у входа в маленький садик вы увидите в отличной сохранности двух точно таких же, как и на Египетском мосту, больших чугунных сфинксов. Неясно, по какой причине лежат они здесь в полном забвении; надо думать, что некогда на месте современного дома-громадины был небольшой особняк и статуи являлись как бы привратниками у входа.

Таких неожиданных «дворовых» сфинксов в Ленинграде больше, чем можно было бы предполагать. Во дворе известного дворца Строгановых — дом 17 по Невскому проспекту, на углу Мойки — можно сфотографировать или зарисовать двух небольших сфинксов довольно хорошего качества. Мне совершенно неизвестна их история. Поостерегусь даже рассуждать о том, являются ли они подделками или подлинными египетскими изваяниями. А ведь было бы очень интересно исследовать этот вопрос. Думаю, что и тут, как в делах с городскими львами, распутыванием загадок наших сфинксов могли бы заняться ребята, пионеры и школьники, интересующиеся историей Ленинграда. Стоило бы сфотографировать малоизвестные изваяния, потом порыться в литературе, порасспросить городские музеи и институты, — может быть, удастся напасть на что-нибудь удивительное.

Кстати сказать, время и тут не ждет. Перед войной в Ленинграде были четыре сфинкса на одном из балконов третьего этажа в большом доме по Измайловскому проспекту, между 7-й Красноармейской и Обводным каналом. Два из них погибли при взрыве фашистской бомбы, а два оставшиеся исчезли во время капитального ремонта здания. Надо сказать, что эти маленькие сфинксята не представляли собой никакой художественной ценности, но все же это были сфинксы, и я рад, что мне удалось в свое время сфотографировать их.

Обитатели района за Володарским мостом знают двух жалких, сильно поврежденных сфинксиков, покоящихся на проспекте Обуховской Обороны. Много лет они охраняли вход в аптеку № 65. Потом целое лето простояли дыбом у стены этого дома, а сейчас снова улеглись возле дверей одного из соседних зданий.

Некоторые из наших сфинксов примечательны по особым причинам. Я могу назвать вам четверку красивых статуй этого рода, лежащих в полутора десятках километров от городского центра. Они покоятся по четырем углам превосходного гранитного фонтана работы знаменитого Воронихина, среди чистого поля на обочине Киевского шоссе, у подножия Пулковского холма. Чтобы взглянуть на них, лучше всего отправиться в Пулково на велосипеде; тогда, метрах в четырехстах от этих сфинксов, у другого фонтана, построенного в виде дорического портика-грота, вырытого в самом холме (и тоже у шоссе), вы обнаружите и пару наиболее уродливых, тощих — все ребра видны, — как бы изъеденных страшной проказой львов, высеченных из какого-то странного белесоватого камня, — вероятно, известняка.

Самый маленький сфинкс нашего города поместился так высоко, что редко кто даже замечает его на такой вышке. Он важно возлежит на шлеме богини Афины-Паллады, покровительницы науки и знания, сидящей на крыше здания Публичной библиотеки.

Мосты повисли над водами

Нельзя сказать, что ночь сгустилась; просто стало чуть серебристее вокруг. Люди, подходившие к мосту, вдруг заторопились… Но голос уже сказал в рупор: «Движение закрыть! Движение закрыть!» Кое-кто успел перебежать. Сторожа мостовой охраны перегородили полотно моста рогатками. На них зажглись строгие красные фонарики. Кончено, опоздали.

Трамваи остановились на подступах к мосту. Машины — одни разворачивались и с ходу уносились к соседнему мосту, другие огорченно приглушали моторы и замирали в ожидании.

На сгрудившихся посреди Невы судах началась перекличка, оживленное движение.

Послышалось глухое низкое жужжание, и почти в то же мгновение раздался звонкий лязг. Средний пролет моста раскололся надвое. Обе его половины — громадные площади асфальтовой мостовой — целиком со столбами трамвайной сети, с проводами, с рельсами — начали медленно становиться дыбом, раскидываться в разные стороны. И вот уже они стоят вертикально с торчащими вбок трамвайными столбами на высоте шестиэтажного дома, а между ними глубокая бездна ночной Невы…

Где-то, над самой водой, вспыхнул луч прожектора; и, освещенный им, медленно, осторожно увлекаемый буксиром, начал втягиваться в образовавшееся пространство между каменными быками голубовато-серый корпус первого, поднимающегося вверх по течению, корабля. Мост разведен.

Мы стояли завороженные этим торжеством мощной силы человеческого разума, величием нашей техники.

Ждать, пока движение откроется, надо было не меньше часа. Жителей Петербурга нередко называли людьми суховатыми, чопорными. Может быть, это так и было; ленинградцы, наоборот, народ общительный и живой. В мягком сиянии белой ночи зажглись огоньки папирос, послышался молодой смех, начались негромкие разговоры.

— Пора на юг, в отпуск, — сказал кто-то.

Спокойный голос ответил.

— Ну что ж, кто хочет, пусть едет на юг. Что касается меня, то мой отпуск я провожу здесь.

— Никуда не уезжаете? — удивился собеседник.

— Наоборот, я приезжаю сюда, в Ленинград. Туристов тянут к себе дальние дороги, альпинистов — горы… Я — мостовик. Строю мосты и люблю их. А где вы найдете столько мостов, как тут, в вашем городе? Замечательная коллекция мостовой техники, история мостов, да и просто само зрелище их уже доставляет наслаждение.

Он заговорил с таким жаром, с такой любовью к своему делу, что люди придвинулись, стали слушать.